Спустя 45 лет после победы исламской революции Исламская Республика Иран не перестает сталкиваться с внешним давлением. На фоне вызовов Тегеран выстраивает политический курс с вниманием к глобальным и региональным трендам, сочетая дипломатию с уникальной политической системой. Усваивая исторические уроки и обдуманно действуя, Иран укрепляет свои позиции в регионе и расширяет влияние в мире. На что нацелен фокус Тегерана, и как это сказывается на отношениях с Арменией?
Сохранять спокойствие, когда вокруг хаос
В иранской политике есть показательная черта – последовательность. В контексте отношений с Арменией эта черта не всегда расценивается как преимущество: последовательность редко пересекается с решительностью, что, например, в вопросах безопасности на южных рубежах Армении, – желаемая кондиция. Однако в иранском понимании безопасности последовательность – неотъемлемая часть стратегического курса, в основе которого – «неторопливая политика»: изучать, обдумывать, действовать. ИранистА. Маргоев справедливо замечает[1]: «В условиях асимметричного недружественного взаимодействия с Западом Иран вынужден сдерживать и устрашать его, балансируя на грани войны и не провоцируя масштабный военный конфликт».При этом дипломатия остается главным рычагом, который придерживает использование военной силы.
Продолжая анализ размерности во внешней политике Тегерана на примере сферы безопасности, показательны слова главы иранского МИД А. Аракчи, «Иран не покупает безопасность, а создает ее». Понять, что значит эта сфера для Тегерана, помогает представление иранцев о международных реалиях. Председатель Совета мыслителей при МИД Ирана М. Мохаммади предложил схему:
Источник: «Новая холодная война» в Азии. Глобальное и региональное измерение : монография / под ред. Д. В. Стрельцова. — Москва : Издательство «Аспект Пресс», 2025. — 285 с. — ISBN 978-5-7567-1343-5.
Безопасность Ирана напрямую связана с происходящими процессами на внешнем контуре, следовательно, укрепление внутренних основ (где первостепенное – сохранение независимости) служит ориентиром для практических действий Тегерана. «Покупка безопасности» через обретение гарантий расценивается в Ирана как проявление зависимости и угроза внутренней стабильности. Отсюда – избирательность в оформлении партнерств.
Если рассматривать партнерство Ирана с северным соседом через призму гарантий безопасности, которые Тегеран потенциально может предложить Еревану, назревает объяснение, почему армяно-иранские военные связи развиваются менее активно, чем экономические – Иран не торгует гарантиями безопасности. Однако такой вывод представляется упрощенным, без учета всех аспектов реального положения дел.
В пространстве безопасности армяно-иранских отношений с новой силой проявляются вызовы, которые требуют внимания обеих сторон. И обеспечение стабильности в регионе через сохранение стабильности в Армении выходит за рамки гарантий, который может дать третья сторона, какой была попытка после завершения 44-дневной войны в 2020 году. Уязвимость сюникской области становится выше в связи с участившимися обстрелами азербайджанской стороной. Как отмечает Секретарь парламентской фракции «Честь имею» Т. Абраамян, «обстрелы стали более прицельными». На фоне армяно-азербайджанского «мирного процесса» подобные вспышки являются ответной реакцией Баку на «задерживающиеся уступки» по согласованным пунктам соглашения. С иранского ракурса позиция относительно урегулирования кардинально не меняется: Тегеран выступает против изменения международно признанных границ и присутствия Запада в регионе.
Стратегическая равноудаленность связана со страхом сепаратизма азербайджанского населения в Северном Иране и территориальных претензий со стороны Баку. Наряду с этим Иран вынес исторический урок из опыта войны с Ираком – неконфликтность с теми, с кем есть общая граница, ценна. Поэтому Иран старается концентрироваться на важных экономических аспектах: наращивании сотрудничества со странами ЕАЭС, закреплении на Каспии и приведением этих переменных к общему знаменателю в контексте Южного Кавказа.
Примечателен турецкий фактор: активизация Анкары на Ближнем Востоке происходит параллельно минимизации ее активности на Южном Кавказе. Для Ирана это создает риски и открывает окно возможностей одновременно. Потенциальное активизация посреднических усилий в армяно-азербайджанском процессе в рамках платформы «3+3» может негативно сказаться на активности Ирана в районе Средиземноморья, куда Анкара хочет ограничить доступ Тегерану в свете эскалации в Сирии. Не стоит недооценивать израильских фактор. Однако представляется, что будь вовлеченность Ирана на Южном Кавказе большей или меньшей, кардинальных подвижек это не принесет. На современном этапе Тегеран выступает с большего дипломатическим наблюдателем, чем активным медиатором.
В контексте выбора партнерств подписание Договора о всеобъемлющем стратегическом партнерстве между Тегераном и Москвой в январе текущего года стало уверенным шагом в сторону укрепления восточного вектора политики и придания нового импульса ирано-российским связям. Соглашение не образовало новые направления в отношениях, но расширило основы, заложенные договором 2002 года. Наряду с этим, сотрудничество с Россией – проводник к участию в БРИКС, ШОС и ЕАЭС. Три платформы олицетворяют в Иране представление об альтернативных центрах силы в многополярном мире. И здесь многополярность выступает не самоцелью, а инструментом, чтобы установить справедливые «правила игры». Формулирование этих правил Иран дополнительно видит в кооперации по линии Москва-Тегеран-Пекин.
Отношения между Тегераном и Пекином развиваются в духе всестороннего стратегического партнерства. Этот вектор закрепил Договор о всестороннем сотрудничестве 2021 года. В обеих столицах понимают, что дружеские связи проходят испытания временем, выдерживают внешнее давление и имеют потенциал к развитию. Это подтвердили главы МИД Ирана и Китая 23 апреля в ходе переговоров в китайской столице. Поддержка Пекина в ООН по сирийскому и палестино-израильскому вопросам и в МАГАТЭ по иранской ядерной программе важна для Тегерана как и поддержка Москвы.
Иран ценит возможность строить новый мировой порядок с лидерами и готов проявлять себя в торгово-экономических (МТК «Север-Юг») и политических направлениях. Помимо противостояния западному влиянию, один из объединяющих факторов для Ирана и Китая – интерес к Южному Кавказу. Невзирая на то, что отношения с Арменией, равно как и с Грузией и Азербайджаном, не входят в число внешнеполитических приоритетов Поднебесной, страны представляются важным логистическими узлами в судьбе китайских инфраструктурных проектов. Любопытна в этом контексте «весенняя дипломатическая активизация» Китая в Армении. С июля 2024 года китайским дипломатическим представителем в Ереване был временный поверенный в делах. Новоназначенный посол прибыл 26 апреля, а неделей ранее стало известно, что Китай готов включить Армению в географию инициативы «Один пояс – один путь». Учитывая динамичные итоги армяно-китайского взаимодействия за 2024 по всем направлениям, параллельная активность Пекина в отношениях с Тегераном и Ереваном может стать драйвером в закреплении «евразийского якоря» в регионе, что будет иметь положительный эффект для Армении.
Источник: http://by.china-embassy.gov.cn/rus/zgyw/202504/t20250425_11604101.htm
Поворот на Восток и укрепление исламской солидарности
Привлекательность востокоцентричной политики Ирана сопряжена с ориентацией на укрепление исламского мира. По мнению[2] директора Института стратегических исследований Ближнего Востока Б. Кайхана, именно два фактора – «географическая центральность» и «идентичные ценности» позволяют Ирану выстраивать стратегическую стабильность. Важность этих факторов проявляется через интересы Ирана на Ближнем Востоке:
- Иранская «ось сопротивления» (Иран – Сирия – Хезболла – ХАМАС – йеменские хуситы), чтобы противостоять Израилю и США в регионе. Эта сеть союзников позволяет Тегерану вести гибридную войну с сионистским режимом и Западом, не вступая в прямой конфликт. С позиции влияния «оси сопротивления» на роль Ирана в регионе, ассоциативно связи можно охарактеризовать как Сирия – крепость, Хезболла – меч, нефть – оружие. Хезболла – надежный иранский союзник. В дипломатическом экспертном лексическом обиходе распространен термин, который емко обозначает статус Хезболлы в политике Тегерана – прокси*[3]. ХАМАС – тактический союзник, но с менее стабильными отношениями. Сирия – важный плацдарм для иранского влияния. Учитывая, что Сирия была и есть главным сухопутным коридором для связи с группировками Хезболла и ХАМАС, Иран занимает выжидательную позицию по отношению к переходному правительству после краха правительства Б. Асада. Приоритет для Тегерана – сохранение стабильности в Сирии. По мнению руководства Ирана это возможно обеспечить только путем участия всех групп и слоев сирийского общества в определении государственного устройства страны при уважении прав всех этнических и религиозных групп.
- Гибкая политика по отношению к Афганистану, Йемену и Ираку. Тегеран поддерживает официальную политику Кабула и Багдада, сочетая это с защитой интересов шиитов. В случае с Йеменом Тегеран склонен к поддержке хуситов с целью давления на Саудовскую Аравию и контроля над судоходством в Баб-эль-Мандебском проливе. Такой расклад вписывается в общую логику Ирана – противостоять западному влиянию в регионе, бороться с терроризмом и объединять исламский мир с опорой на собственное лидерство.
- Попытки ослабить прозападные режимы в Саудовской Аравии, ОАЭ и Бахрейне через поддержку хуситов в Йемене и продвижение концепции «исламского сопротивления» среди шиитов Персидского Залива. В этом контексте прослеживается роль Ирана как консолидатора исламского мира в гуще санкционного давления. Пытаясь развивать свою экономику в обход санкций, Тегеран использует религиозно-идеологические инструменты, не разжигая пожар. Поскольку в отношениях с этими странами ключевая цель Ирана – противостоять превращению Персидского залива в очаг кризиса и конфликта через его милитаризацию и укрепление западного влияния, Тегеран поступательно стимулирует страны Залива отвернуться от США. Показательным примером стала ирано-бахрейнская нормализация в июле 2024 года.
Сохранение фокуса на Ближнем Востоке помогает Ирану сочетать позицию растущего центра силы и влиятельного игрока в регионе, который готов защитить свои интересы. В ориентации на исламский мир Тегеран стремится к единству мусульманских народов при всем многообразии моделей государственного управления. Ключевым остается не допустить усиления израильской мощи и победы сионистского режима, поскольку с иранского ракурса это – основное препятствие для достижения безъядерного Ближнего Востока.
Прагматичная игра на грани войны и переговоров
Решение администрации Д. Трампа возобновить обсуждение по иранской ядерной программе в дипломатическом поле после одностороннего выхода в 2018 году заставило Тегеран задуматься. Усилило напряженность письмо Д. Трампа Верховному лидеру Ирана аятолле А. Хаменеи с угрозами. С одной стороны – риск эскалации. С другой – болезненный опыт одностороннего нарушения договоренностей при беспрекословном исполнении условий сделки (СВПД) Ираном.
Политическая мудрость взяла вверх, и 12 апреля в Омане состоялся первый раунд консультаций между делегациями Ирана и США. Второй раунд не заставил себя долго ждать и состоялся при продолжающемся посредничестве Омана 19 апреля в Риме. По прошествии третьих обсуждений 26 апреля А. Аракчи оценил раунд как «более серьезный, чем в прошлом» «Мы постепенно перешли к более подробным и техническим обсуждениям», – отметил глава иранской дипломатии.
Источник: https://en.mfa.ir
Тегеран изначально настоял на непрямых переговорах. В отличие от прямых переговоров, в текущей ситуации третья сторона создает нейтральную площадку для обсуждения. Посредник может предлагать свои решения и идеи по урегулированию, тем самым создавая атмосферу для сближения позиций договаривающихся сторон. Такой формат соответствует последовательности Тегерана по отношению к ядерной программе и санкциям в той же степени, что и к вопросам безопасности.
Мудрый подход по принципу «мы готовы с вами разговаривать, несмотря на то, что вы покинули переговорный стол» демонстрирует, что Тегеран готов открыто и честно обсуждать вопросы, отвечающие его интересам. При этом Иран понимает, что мяч на стороне оппонента, и стремится избежать эскалации. Показательно заявление Верховного лидера аятоллы А. Хаменеи: «Мы не чрезмерно оптимистичны и не чрезмерно пессимистичны в отношении этих переговоров. Конечно, мы очень пессимистичны в отношении другой стороны, но оптимистичны в отношении наших возможностей».
Месседж, который помогают сформулировать действия Тегерана, звучит так: Иран не вступает в политические перепалки, но всегда готов к диалогу на равных. В свете предваряющих переговоры угроз Д. Трампа ударить по Ирану в случае отказа от переговоров по СВПД, Тегеран не первый год сталкивается с осознанием, каково иметь дело с мощными рычагами давления. При этом всецело осознает последствия подобных угроз, невзирая на вероятность высокого градуса популизма в них.
Опыт демонстрирует, что Иран успешно осваивает преодоление санкций и адаптирует государственную систему к функционированию в новых условиях. Но между двух зол: военной эскалацией и новой волной дипломатического процесса Тегеран сделает выбор в пользу безопасности. Даже если она будет хрупкой, это не пошатнет внутренние основы и не дестабилизирует обстановку в регионе.
Не исключено, что потенциальная военная эскалация между Ираном и США могла бы послужить импульсом для силовой агрессии Азербайджана в отношении Армении в Сюнике. Однако дипломатический сценарий предрекает продолжительный переговорный процесс, в котором Тегеран готов отстаивать свои интересы.
Накануне первого раунда ирано-американских переговоров прошли армяно-иранские учения сил специального назначения. Невзирая на то, что учения прошли в ограниченном формате, факт их проведения демонстрирует, что оборонное сотрудничество между Арменией и Ираном не парализовано, и есть запрос на развитие, невзирая на прежние отказы армянской стороны. Перспективы того, что это приведет к стремительным сдвигам в пользу Армении, не предвидятся. Сохранить баланс в отношениях с соседями и не допустить преобладания западного влияния в регионе остается для Тегерана стратегическим приоритетом. В то время, пока Иран сосредоточен на переговорном процессе с США и ближневосточных вопросах, на южнокавказском направлении на первый план выходят торгово-экономические связи.
На современном этапе Иран находится в эпицентре ключевых глобальных процессов. Тегеран демонстрирует стратегическую гибкость, сочетая последовательную внешнюю политику с адаптацией к глобальным вызовам. Ключевая особенность иранского курса – баланс между идеологической риторикой и прагматизмом. Главным вызовом для Тегерана остается сохранение внутренней стабильности и статуса центра силы в исламском мире без перехода в открытую конфронтацию с США и Израилем. На Южном Кавказе Иран действует осторожно, последовательно продвигая интересы и избегая конфронтации. В отношениях с Арменией сохраняется прагматичность и асимметрия. При всех достижениях и возможностях открытым остается вопрос: сможет ли Тегеран стать для Еревана спасительным якорем в бурю?
[1] «Новая холодная война» в Азии. Глобальное и региональное измерение : монография / под ред. Д. В. Стрельцова. — Москва : Издательство «Аспект Пресс», 2025. — 285 с. — ISBN 978-5-7567-1343-5.
[2] Barzegar, K. (2021). Iran’s Foreign Policy and Strategies. MENA in Focus. https://doi.org/10.1080/0163660x.2017.1302738.
[3] Прокси-война (в её широком понимании) – составная часть отношений между бенефактором и его доверенным лицом (Эндрю Мэмфорд). Бенефактор, в данном случае государство или негосударственный актор, продолжающий оставаться внешним по отношению к другим участникам конфликта, но связанный договоренностями с доверенным лицом. Доверенное лицо представляет собой используемого бенефактором государственного или негосударственного субъекта, которому поставляются оружие, персонал, финансы и чьими руками в основном поддерживается конфликт.
