Вооружённое противоборство Российской Федерации с коллективным Западом требует концентрации внимания и ресурсов на украинском направлении. В чрезвычайных условиях России труднее расширять или просто удерживать позиции в других прилежащих странах, говорится с совместной статье Дмитрия Тренинга и Георгия Асатряна для журнала «Россия в глобальной политике».
Москва утратила положение главного посредника в армяно-азербайджанском конфликте. Её миротворческая миссия в Нагорном Карабахе, согласованная в 2020 г. на пять лет с возможностью продления, свёрнута досрочно в результате военной операции Баку по полному возвращению теперь уже бывшего армянского анклава под свой контроль. Армения при правительстве Никола Пашиняна сближается с США и ЕС, фактически прекратив участие в ОДКБ и дистанцируясь от Москвы. В Абхазии, в двух шагах от «черноморской столицы России», в ноябре 2024 г. случился острый политический кризис, и Москве пришлось позволить местным силам (почти поголовно гражданам РФ) свободно выяснять отношения. Нет нужды напоминать, что Абхазия абсолютно зависима от России в финансовом и военном отношении.
Менее заметны (но от этого потенциально более опасны) тенденции в Центральной Азии. Следы террористов, устроивших трагедию в «Крокус сити холле» в марте 2024 г., ведут к экстремистским организациям, действующим в Таджикистане. В регионе налицо тенденции переписывания истории в неблагоприятном для России ключе. Материальные интересы правящих и владетельных элит стран-соседей тесно связаны с Западом, который стал кузницей кадров для следующего поколения власти.
Ближайшая стратегическая цель Соединённых Штатов и их союзников, в сущности, инструментальна: открыв «второй фронт» наряду с украинским, сковать силы России по периметру её границ со странами СНГ. Другие цели связаны с потребностями их собственного ресурсного обеспечения, а также планами геополитической и идеологической экспансии для укрепления пошатнувшейся мировой гегемонии. Южный Кавказ и Центральная Азия привлекают особое внимание.
Россия рассматривает соседние страны как часть евразийского цивилизационного ареала, пространство обеспечения общей безопасности, экономической интеграции и сотрудничества.
В мире, где глобализация в формате вестернизации сменилась регионализмом, Россия вместе с соседями видится одним макрорегионом.
Считается, что экономическая зависимость, исторические и культурные связи, опыт теснейшего взаимодействия во времена СССР создают прочную основу для сотрудничества в новых условиях. Тем более что Россия со своей экономической и военной мощью, геополитическим опытом и стратегической культурой предоставляет южным соседям уникальные возможности для суверенного развития.
Реальность, однако, иная. При всей важности и формальной приоритетности стран СНГ для России успехов здесь гораздо меньше, чем могло бы быть, а неудач и провалов хватает. Западу удалось глубоко проникнуть в общества самых близких России исторически, духовно и культурно стран – Украины и Армении. Подобные попытки едва не увенчались успехом в 2020 г. в Белоруссии и были, вероятно, сорваны коллективной миротворческой операцией ОДКБ в Казахстане в 2022 году. Практика опровергла тезис, что страны СНГ «никуда от России не денутся».
За треть века на территории бывшего СССР сменилось полтора поколения граждан. Политические элиты уже не считают себя связанными ментальной нитью прошлого. Советский человек почти ушёл из исторического процесса в странах СНГ. Уходит и постсоветский. Облик стран меняется. Как и характер их отношений друг с другом, а также с Россией и другими мировыми и региональными державами.
Москве предстоит определиться, что она хотела бы получить от ближайших соседей и что ей для этого нужно. Упрощённая стратегия «чтобы там не было Запада» ошибочна. Запад, во-первых, уже есть. Он присутствует так или иначе не только в государствах СНГ, но даже – опосредованно – в Приднестровье и Абхазии. Во-вторых, эффективная политическая линия должна быть самодостаточной, предлагать что-то своё, а не строиться на отрицании чужого.
Метаморфозы «мягкой силы»
Американцы и англичане, как известно, довольно слабо владеют иностранными языками. Однако дипломаты из США и Великобритании, свободно говорящие на, как называли раньше, «языках народов СССР», – реальность во многих странах. Частые визиты англосаксонских дипломатов, в том числе высокого уровня, в регионы, горные местности, небольшие сёла и, казалось бы, богом забытые уголки закавказских и среднеазиатских стран вызывают уважение, если не пиетет местного населения. Сила американской дипломатии заключается в способности подбирать, воспитывать преданных «американским ценностям и интересам» людей, выдвигать их на важные посты в стране пребывания, обеспечивать карьерный рост.
Частные фонды – основной инструмент первичного продвижения идеологических подходов, а также политических и экономических интересов глобального Запада. (Пожалуй, наиболее яркий пример, по крайней мере до недавнего времени, – перенасыщенная фондами Грузия.) Созданные на западные деньги и под внешним руководством некоммерческие организации (НКО) интегрируются в сетевую глобальную сеть того, что можно назвать «Либинтерном». Социальный инжиниринг, переформатирование общественной структуры целевых стран для последующей интеграции в «подзападный» мир дополняют традиционный инструментарий. В случае успеха такой стратегии общество страны, принимающей на своей территории подобные фонды и созданные ими НКО, становится объектом геополитического манипулирования.
На этом этапе речь идёт уже о сдерживании геополитических противников США – России, Китая и Ирана.
Несмотря на богатые традиции и самобытную культуру, население Южного Кавказа и Центральной Азии оказалось более склонным к потреблению продуктов западной массовой культуры, чем многие ожидали. Важнейшую роль, вероятно, сыграло наследие советской модернизации. Советская эпоха не только создала в южных республиках протогосударственные структуры и институты, но и сформировала развитые общественные связи, практики и структуры. Модернизация того времени нанесла удар по местным традициям, привела к ускоренной урбанизации и индустриализации. Это и создало почву для восприятия западного влияния. Или, как стали говорить в конце ХХ века, западной «мягкой силы».
Идея «мягкой силы», выдвинутая вскоре после окончания холодной войны американским политологом-международником Джозефом Наем, – набор инструментов по усилению влияния актора (читай: США и их союзников) на объект мировой политики (прежде всего незападные общества) при помощи невоенных методов. Агентами политики «мягкой силы» зачастую становятся негосударственные структуры, но генеральная линия разрабатывается при тесном участии правительственных органов. (Кстати, сам автор концепции Най занимал посты помощника министра обороны США по вопросам международной безопасности и председателя Национального совета по разведке в демократической администрации Билла Клинтона.)
«Мягкая сила» глубоко идеологизирована, и процесс её распространения – маркетинг либерально-глобалистской идеологии.
Концепция «мягкой силы» была предложена в короткий период, эффектно названный «однополярным моментом», когда американские публичные интеллектуалы перестраивались с борьбы против СССР и мирового коммунизма на идеологическое и политическое завоевание мира под знаменем либерального глобализма. Эта концепция тесно связана с политэкономической теорией взаимозависимости, разработкой которой в 1970-е гг. занимались тот же Най и его коллега из Принстонского университета Роберт Кеохейн[1].
Ещё в 1984 г. Кеохейн опубликовал книгу «После гегемонии», где рассуждал о надвигающейся информационной эпохе, мире, который придёт после краха биполярности и однополярности. Фактически предрекая падение обеих международных систем, Кеохейн видел выход в увеличении перекрёстной экономической и следующей за ней политической зависимости между странами. Взаимозависимость должна была привести к стабильности, снижению возможности развязывания конфликтов и войн. Закладывая в концепцию мысль, что странам следует активно обмениваться не только товарами, но и идеями, культурами и своим видением мира, Кеохейн выстроил академический плацдарм для коллеги и соавтора.
Концепция возникла не на пустом месте. После Второй мировой войны Британская империя, потерявшая колонии, экономическое доминирование и военную мощь, столкнулась с потребностью иных форм сосуществования. Так родилась идея «сообщества стран», выдвинутая Английской школой международных отношений. Общность ценностей должна скреплять различные государства в неформальные и формальные союзы и коалиции. География не приговор. Даже если рядом с какой-либо страной находится огромная держава, с которой у неё совместная история, общие великие победы, страдания и трагедии, близкая культура и похожая социальная и даже политическая система, это не решающий фактор.
В 2018 г. Армению посетил Джон Болтон, тогда – советник президента США по национальной безопасности. Он призвал избавиться от исторических стереотипов, ведь позитивная история с Россией, победы и достижения прошлого уже неактуальны. Ничего не значит и багаж дружественных отношений с южным соседом Ираном. Наконец, не имеет смысла учитывать резню армян в Османской империи. Всё это исторические штампы, которые мешают. Руководство Армении во главе с Николом Пашиняном двинулось по этому пути. Социальный инжиниринг либерального канона, судя по всему, воспринят населением Армении. (Примерно таким же перепрограммированием общества занимался в бытность свою президентом Грузии Михаил Саакашвили, главным врагом которого была даже не Россия, а укоренённая в культуре и истории национальная идентичность грузин. Правда, этот пример показывает скорее пределы подобного подхода.)
Историю можно отбросить, забыть, не учитывать, изобрести заново, или, как принято сейчас в социальных науках англосферы, переосмыслить (rethink) [2]. Где-то в Центральной Азии конструируют «колониальное угнетение» со стороны России и тяжесть «имперской политики Советского Союза», в Армении приглушают память о геноциде, снимая тему с повестки. Главное – общие устремления в будущее. Карл Поппер в «Нищете историцизма» эмоционально объяснил суть этой мысли.
Ещё одна задача Английской школы – борьба с реализмом и его фундаментальной концепцией анархии в международной жизни, которая объясняет закономерность столкновения интересов и военных конфликтов. «Сообщество стран», постулировали адепты Английской школы, способно коллективными усилиями бороться с анархией, обуздать её[3]. Теоретики конструктивизма заявляют нечто похожее: «Анархия – это то, что из неё делают великие державы»[4]. Опираясь на такую логику, глобалисты приходят к выводу: необходимо расширять «сообщество стран» (естественно, во главе с США), перманентно интегрируя в него всё новых и новых членов.
Плата «за мир» – сдача суверенитета «сообществу», то есть опять Соединённым Штатам.
Поддерживаемые Западом НКО в странах СНГ занимаются широким кругом вопросов – от поддержки ЛГБТ (движение запрещено в Российской Федерации. – Прим. ред.) до помощи религиозным институтам, альтернативным религиям. В некоторых странах Центральной Азии фиксировались случаи поддержки западными НКО исламистских организаций, имеющих радикальный элемент. В других странах помощь направляется на работу с этническими и прочими меньшинствами, компактно проживающими в стратегически важных регионах. Слабые и угнетённые – эффективная «точка входа».
Конечно, не все программы «мягкой силы» Запада имеют политический окрас. Часть приносит практическую пользу народам Южного Кавказа и Центральной Азии. В некоторых случаях эти программы являются единственной возможностью решить социальные, медицинские проблемы, с которыми местные правительства справляются не в полной мере. Однако подобные практики вполне вписываются в общую идеологию.
Такая политика успешна в обществах со слабой государственной традицией. Представить себе, чтобы китайская, индийская или персидская культуры пошли на деконструкцию своего канона, трудно. Влияние действительно универсальных ценностей, вполне логичных и общепринятых, нормально и даже позитивно. Однако мягкое навязывание ценностей, дискурса и повестки в интересах третьих стран – иной процесс с иными целями и задачами. Как считал представитель кембриджской школы Джон Поккок, «контекст превыше всего».
В мышлении американцев выстраивалась следующая причинная цепь: экономическая помощь способствует экономическому развитию, экономическое развитие способствует политической стабильности. Эта догма, как писал Самюэль Хантингтон, укоренилась в умах чиновников Агентства международного развития и многочисленных фондах, ответственных за программы «мягкой силы»[5]. Таким образом, корпоративная система американской «мягкой силы» – вещь в себе. Она мало зависит от взглядов хозяина Белого дома. Система сотен и тысяч частных фондов при незримой поддержке государственных структур продолжит «открывать» новые общества, искать пути входа в политсистемы. И хотя нынешняя администрация пошла на резкие шаги в отношении казавшейся незыблемой государственной инфраструктуры (закрытие USAID и некоторых других агентств), речь не об отказе от подхода, а о его обновлении и придании несколько иного идейного содержания.
Западная «мягкая сила» стремится трансформировать внутренний дискурс. Для этого достаточно поставить под сомнение основы любого социума, задать вопросы, которые в традиционных обществах задавать не принято. Рональд Инглхарт называл подобное «изменением массовых приоритетов»[6]. По сути, поставить под сомнение всё, на чём держится социум, создать попперовское открытое общество, а затем найти ему врага.
Политический порядок и политический упадок?
Для стран Южного Кавказа и Центральной Азии первичен политический порядок. Ранний Хантингтон блестяще описал это, вызвав шквал дискуссий и фактически революцию внутри либерального канона западной науки[7]. Экономическое развитие, быстрые социальные лифты, расширение поля политического участия для этих обществ вторичны. Чтобы революция[8] произошла, нужны не только институты, препятствующие росту политической активности, писал Хантингтон, но и общественные группы, добивающиеся возможности участвовать в политической жизни. Всякий социальный класс, который не инкорпорирован в политическую систему, потенциально революционен. В некоторой точке развития в группе начинают формироваться устремления, которые побуждают её предъявлять символические или материальные требования к политической системе[9].
Посмотреть хотя бы на Грузию и Армению, которые начали расширять поле политического участия для широких масс и пересматривать традицию в широком смысле слова. Для обеих стран процесс, подсказанный западными деятелями, закончился катаклизмом. Сейчас можно наблюдать, как грузинская элита стремится стабилизировать политическую систему. Постреволюционная Армения, напротив, пошла по пути если не разрушения социальной структуры, формировавшейся с момента обретения независимости, то глубокого пересмотра собственных моделей и приоритетов.
Центральная Азия выглядит стабильнее. Государственность здесь, несмотря на отсутствие глубокого опыта, пустила корни. В республиках работает социальная стратификация, необходимая для нормального существования государства. Говоря по-простому, каждый знает своё место, это обнадёживает и, возможно, спасает регион от потрясений. Некоторая архаичность и неподвижность элит выглядят уже не как ренегатство, а как рациональная достаточность и умеренность. Элиты сохраняют государство, политический порядок.
К чему может привести теория отбрасывания истории, традиций, «отрезания» культурных особенностей для вхождения в мир развитых стран Запада? К падению государственности и «сломанному» обществу. Самый тяжёлый и трагичный пример – то, что произошло на Украине. В более мягкой форме – в Армении. Отчасти глобальный Запад стремится к тому же в Грузии и Казахстане, да и в целом в каждой точке СНГ, где его ценности и либеральный канон поддержат и примут.
Конституционализм не есть автоматическая производная от чтения конституции. Это куда более сложное, многоуровневое явление, включающее различные аспекты правовой, социальной, политической, религиозной и культурной жизни. Эффективное исследование политсистемы возможно лишь в тесной увязке политических и социальных наук и антропологии, права. Для Центральной Азии, где писанный закон означает меньше, чем традиция, такое особенно актуально. Это сродни, если угодно, гоббсовскому «закону природы»[10]. Порой даже самое драконовское правительство выглядит более приемлемым, чем жизнь в условиях анархии и гражданской войны.
В большинстве западных обществ присутствует широкий консенсус относительно порядка. Они прошли долгий и кровавый путь революций, гражданских войн и трагедий. Кажется, что для Центральной Азии это должно быть понятно и без Гоббса, и желающих разрушать социальную матрицу, за некоторыми исключениями, там не так много. Вроде бы подобные мысли, много раз описанные лучшими умами, просты для восприятия. Так зачем же глобальный Запад стремится произвести социальную революцию, которая не способна ускорить экономическое развитие без трагедий и кровопролития?
Логика развития политсистем определяется западными теориями перехода от сословного общества к гражданскому, от абсолютизма к представительной системе правления в форме монархии или республики с конституциями. Демократическая эволюция государственного строя, согласно такой логике, исторически неизбежна. Однако во многих обществах Центральной Азии до сих пор доминирует консервативная идеологическая установка, связанная с отрицанием возможности реализовать политическую систему западного типа. Её сторонники приводят в качестве аргументов историю, особый тип отношений общества и государства, особенности сознания и т.п. Тем более что и политсистемы Запада сами сейчас в кризисе[11].
Универсального решения вопроса о преодолении противоречия между порядком и развитием нет. Каждому обществу следует самостоятельно строить свою политсистему, исходя из таких факторов, как климат, география, экономика, культура и традиции.
Демократия должна восприниматься как выражение не коллективной воли, а коллективной идентичности народа.
Политические системы стран Центральной Азии отражают культурные, социальные, исторические и религиозные основы и характерные черты региона. Понимание власти, роли лидера, народа и общества здесь значительно отличается от того, что сформировалось под либеральным влиянием на Западе. Власть в Центральной Азии, по сути, выше конституции и закона.
Настоящая, а не вымышленная дилемма, с которой сталкиваются элиты и общества Южного Кавказа и Центральной Азии, заключается в выборе между политическим порядком и политическим упадком. И России, заинтересованной в стабильности и предсказуемости соседства, следует последовательно поддерживать этот нарратив. Постоянно объяснять руководителям государств, насколько катастрофическими последствиями чревато для них самих бездумное следование западным схемам социально-государственного строительства, какими бы успешными они ни были когда-то в самих западных странах и сколь привлекательно бы ни выглядели. Ответственные лидеры стран Закавказья и Центральной Азии понимают это если не на интеллектуальном, то на практическом уровне. И их надо в этом поощрять.
Что делать России?
Несмотря на формальный приоритет СНГ, в России – во всяком случае, до начала СВО – преобладал облегчённый подход к бывшим республикам СССР. Многие дипломаты относились к командировке в страны Содружества скорее как к досадному стечению обстоятельств, которое нужно пересидеть. Они не утруждали себя изучением местных языков, полагая, что все достойные бесед люди в стране пребывания говорят по-русски. Многие дипломаты проводили время в столицах, не выезжая в провинцию, и общались главным образом с официальными лицами. Об активной работе по созданию сетей организаций и сообществ друзей России говорить не приходилось.
Российские высокопоставленные чиновники были убеждены, что, сколько бы Запад ни инвестировал, в том числе через различные фонды и НКО, это не перевесит присутствия российских банков, государственных и частных корпораций, телекоммуникационных компаний и гигантов ритейла. Мол, российский бизнес даёт сотни тысяч рабочих мест, что не может игнорироваться элитными группами и населением. Оказалось, может. Да и сама логика «деньги решают всё» ошибочна. Человек, работающий в «дочке» «Газпрома» или ВТБ, не обязательно сторонник стратегических интересов России и её ценностей. Что касается фондов и НКО, то у России их значительно меньше. И даже достаточно солидные обменные программы, огромные миграционные потоки, безвизовый режим и тесные финансовые связи между элитами не стали преградой для эффективной работы американской и европейской «мягкой силы».
Российская стратегия была нацелена на установление тесных контактов с финансово-промышленными группами и элитой стран СНГ, вовлекая их в общий экономический круг евразийской интеграции. Россия создала плотную сеть элит, распределённую в республиканских столицах и Москве. Фактически каждая правящая группа имела представителей в российском центре. По-марксистски предполагалось, что контроль над материальным станет прочным базисом и духовной связки Россия – страны СНГ. Советское наследие, общие границы, история и русский язык будут надстройкой. Так получилось не везде. Хотя авторы статьи не поддерживают тезис о неизбежной потере Россией Южного Кавказа и тем более Центральной Азии, надо трезво оценивать политическую реальность. Многие важные процессы в этих регионах развиваются не в интересах Москвы. Наглядный пример – глубокий кризис в отношениях России и Азербайджана, хотя ткань самых разнообразных связей между двумя государствами и обществами чрезвычайно плотна.
Для начала нужно как можно скорее выйти из зоны комфорта, отказаться от представления, что бывшие советские республики – часть «канонической территории» нашей Евразии, осознать, что эти страны, во-первых, уже прошли собственный путь развития, во-вторых, давно стали полем соперничества многих крупных игроков. Не жаловаться на масштаб средств, которые Запад вкладывает в информационную работу в странах СНГ, а учиться конкурировать с внешними игроками, используя исторические преимущества России.
В концептуальном плане требуется прописать цели российской политики на Южном Кавказе и в Центральной Азии, стратегии их достижения и потребные для этого ресурсы. Исходя из общих региональных задач, необходимо детализировать цели и стратегии на страновых направлениях. Влияние России эффективно в сопряжении с «жёсткой силой». Россия воспринимается в мире и особенно на Южном Кавказе и в Центральной Азии прежде всего как великая военная держава.
Престиж России и её воздействие, таким образом, прямо зависят от хода и исхода вооружённого противоборства на Украине.
Необходима инвентаризация российских инструментов в странах СНГ. Это подразделения российских государственных органов в Москве; посольства и консульства России за рубежом; средства массовой информации и социальные сети (как российские, так и местные); российский бизнес, работающий на Кавказе и в Центральной Азии; организации публичной дипломатии (Фонд Горчакова, «Русский мир», Валдайский клуб и другие); экспертное и академическое сообщество; дружественные России НКО и институты в странах ближнего зарубежья.
Системную работу стоило бы начать с преодоления ведомственных перегородок между подразделениями многочисленных российских инстанций, отвечающих за те или иные аспекты политики в отношении конкретных стран ближнего зарубежья. В идеале – создание координационных групп по отдельным странам в рамках более широких закавказской и центральноазиатской платформ, чтобы обеспечить согласованность действий государственных органов на страновых и региональных направлениях. Нужна, в частности, общая стратегия публичной дипломатии в отношении отдельных стран СНГ, разработка конкретных проектов, распределение ответственности за те или иные направления; обеспечение финансирования; оценка эффективности и результативности работы.
Начать с расширения возможностей российских посольств и консульств. Россия не вмешивается во внутреннюю политику союзников и партнёров, и от этого принципа нельзя отходить. Наши дипломаты, однако, должны поддерживать контакты со всеми значимыми политическими и общественными силами стран, в которых работают, настраивать их на прагматичное сотрудничество с Россией в обоюдных интересах.
Пора отойти от реактивной, оборонительной позиции в публичной сфере и активно продвигать российскую информационную повестку. Не стесняться поднимать – в выгодном для нас критическом ключе – вопросы отношений стран СНГ с Западом и стремиться влиять на них, подобно тому как западники воздействуют на отношения государств Содружества с Россией. В информационной работе дипломатических представительств важно не ограничиваться изложением официальной позиции РФ, а давать убедительную аргументацию в её поддержку. Посольства могли бы активнее указывать на полезные для интересов стран СНГ шаги России, которые сейчас остаются вне публичного пространства. Не стесняться говорить об объёме и характере реальной помощи со стороны России и т.д. Не ограничиваться пропагандой классической русской культуры и общих достижений народов СССР. Удовлетворять запрос аудитории соседних стран на модернизационные проекты, связанные, например, с искусственным интеллектом, цифровыми технологиями и т.п.
В информационную среду, в том числе в Telegram-каналах, надо выходить на местных языках, не замыкаясь в русскоязычной нише. Соответственно, важно существенно поднять уровень владения языками стран СНГ среди отечественных представителей. С интеллектуальными элитами нужно постоянно вести откровенный диалог о сложных или спорных вопросах, в том числе имеющих отношение к общей истории. Особое внимание обратить на развенчивание исторических мифов, распространяемых националистами и поддерживаемых иностранными пропагандистами. С этой целью открывать российские архивы, выделять гранты на научные исследования. И проявлять чуткость к национальным травмам и другим болевым точкам.
Российские компании в странах СНГ должны стать образцом в смысле менеджмента и эффективности. Работа в них престижна и желанна. Российские компании могли бы также стать донорами проектов, направленных на повышение авторитета России.
* * *
Стратегическая глубина России зависит в том числе от наличия у её границ дружественных стран. Если ими не заниматься, через какое-то время западная «мягкая сила» распространится в когда-то дружественных обществах, и мы, возможно, узнаем их с иной стороны, как недавно заново «открыли» для себя украинцев. Экономические успехи в рамках интеграционных форматов, в частности ЕАЭС, двусторонняя торговля, совместные мероприятия по линии ОДКБ сближают Россию со странами Закавказья и Центральной Азии. Экономическая взаимозависимость не является непреодолимой преградой для тех, кто хочет разрушить отношения.
На данном этапе руководство стран Центральной Азии, пройдя сложный путь становления и укрепления независимости, в основном показывает зрелость в понимании геополитических реалий, ответственно относится к своей государственности и обществам. Известное напряжение, как показали события 2022 г., испытывает казахстанская элита, часть которой связана финансовыми интересами с Западом. На Южном Кавказе ситуация выглядит иначе. Азербайджан, Армения и Грузия демонстрируют три очень разных подхода с резко отличающимися результатами.
Можно, однако, сделать один общий вывод. Вечно оставаться объектом социальной инженерии и хитрых манипуляций внешних игроков, своего рода Неверлендом, – дело глубоко опасное, как свидетельствует история постсоветской Украины. Урок элитам других новых государств, которые уже приближаются к 34-й годовщине независимости: нельзя позволять использовать свои страны и регионы в качестве лабораторий для чужих экспериментов, социальной инженерии, так как это путёвка в край, которого нет.
