Научный сотрудник Института востоковедения РАН, к.и.н. Илья Веденеев в лонгриде для сайта Российского совета по международным делам (РСМД) анализирует ситуацию в четырёх «частях» Курдистана: Ираке, Сирии, Иране и Турции.
2022 год выдался для курдов очень напряжённым, притом во всех четырёх частях этногеографического ареала. Несмотря на это, до конца года остаётся ещё месяц, и за это время многое ещё может произойти. В особенности это актуально для курдов Сирии (Рожавы) и Ирака, а также Ирана (где напряжение, вызванное протестами, не спадает).
Наиболее преуспевающим из всех частей умозрительного Курдистана представляется Иракский Курдистан (КРАИ), однако он также сталкивается с рядом трудностей, притом объективного характера — противоречивым характером отношений между политическими субъектами курдов (даже если рассматривать ведущие субъекты только КРАИ: ДПК и ПСК); противоречивым характером политической жизни в Ираке в целом.
Безотносительно того, что могут думать и говорить (и даже делать) субъекты иракской политики, они находятся в неразрывной связи друг с другом. От того, что одни коалиции сменяются другими, сама политическая система не претерпевает качественные изменения. Это важно понимать при анализе курдских политик, даже если рассматривать их в пределах только Иракского Курдистана (чтобы иметь о них как можно более полное, «системное» представление).
Положение курдов в Ираке двойственно. С одной стороны, они принимают (не могут не принимать) участие в общеиракских коалициях. С другой стороны, фактор этноконфессионального давления сохраняется и, по всей видимости, не исчезнет в обозримой перспективе. Напротив, система, установленная после свержения баасистов в 2003 г., тяготеет к тому, чтобы ещё больше укоренять эти противоречия. Как следствие, иракское общество будет оставаться разобщённым, складывание «единой иракской» нации (идентичности) будет тормозиться, а курды (как одно из меньшинств) будут оставаться под перманентной угрозой давления со стороны федерального центра (т.е. со стороны большинства).
Закономерным следствием этого могла бы стать консолидация курдов в качестве одного из «центров силы» (наряду с условной «коалицией суннитов» и «коалицией шиитов»). Однако очередная проблема состоит в том, что курды глубоко разобщены. Ситуация ещё больше усугубляется тем, что автономный статус Иракского Курдистана отнюдь не безусловен. Связано это в первую очередь с тем, что он не обладает в полной мере независимым экономическим «базисом», в то время как инструменты — сугубо политические — его легитимации находятся в руках центрального правительства. Ситуация с решением Верховного суда Ирака от февраля 2022 г., когда КРАИ было отказано в праве на самостоятельный, независимый от Багдада экспорт углеводородов, продемонстрировала означенное несовпадение интересов (если не реальное соотношение сил). Да, цены на нефть в этом году высоки, поэтому руководство КРАИ сможет, по всей видимости, осуществлять выплаты сотрудникам бюджетной сферы без того, чтобы обращаться к федеральному бюджету за той дотацией, на которую оно, теоретически, имеет право. Однако нет гарантий того, что уже в следующем году цены на нефть упадут и Багдад не начнёт снова политику прямого экономического давления на руководство автономии (что в предыдущие годы приводило к беспорядкам в КРАИ).
Другой проблемой является высокий уровень внешнего долга автономии, который усугубляется, с одной стороны, падением добычи на тех месторождениях, что уже находятся в эксплуатации, а, с другой, трудностью привлечения инвестиций (впрочем, на федеральном уровне также существует проблема привлечения инвестиций).
Теоретически, выходом из сложившейся ситуации для КРАИ (представленного в основном ДПК) могло бы стать ещё большее сближение с Турцией, что уже происходит. Однако в том случае, если иракским курдам удастся преодолеть внутренние противоречия и привлечь инвестиции для создания мощностей по добыче и экспорту природного газа, отношения с Ираном могут значительно ухудшиться. Только устанавливающийся и хрупкий баланс сил в этом «субрегионе» Ближнего Востока снова придёт в движение.
Таким образом, применительно к «курдскому вопросу» едва ли возможно вообще провести границу между «внешними» и «внутренними» факторами: будь то с точки зрения политики на уровне «только автономии», «только Ирака» или даже с точки зрения противоречий региональных сил: Ирана и Турции; Турции и Сирии; Ирана и Ирака; Турции и Ирака. В том, что касается «кейса Рожавы», то его также нельзя рассматривать сколь-нибудь адекватно, вынося за скобки фактор мировых держав (США и России) и их интересов.
Безотносительно того, что думают по этому поводу идеологи и апологеты курдского национализма — левого (в варианте РПК) или правого (в варианте ДПК) толка, — курды остаются, скорее, объектами мировой политики, нежели полноценными субъектами.
Применительно к Рожаве сохраняется угроза вторжения со стороны Турции; более того, можно сказать, что в последние дни она достигла своего пика с момента трёхсторонней встречи в Тегеране 19 июля. Аналогичная угроза со стороны Ирана сохраняется для Иракского Курдистана. С нашей точки зрения, вероятность турецкого вторжения представляется несколько большей. Впрочем, весьма вероятно, что и в случае с Рожавой ключевым игрокам (США, России и Ирану) удастся отговорить Турцию от вторжения или сделать его минимальным (с получением каких-либо символических уступок). Но не следует недооценивать и решимость турецкой правящей элиты, для которой война с СДС представляется войной с террором. Трудно представить, что Р.Т. Эрдоган упустит такую возможность поднять свой рейтинг накануне выборов в ситуации, когда его положение остаётся довольно шатким (в то время как, например, в 2019 г. ему удалось добиться своего; иными словами, «успешные» прецеденты уже есть).
В то же время ВС Турции удалось нанести ощутимый ущерб РПК в этом году, притом на территории северного Ирака, а не на собственной. Вопрос теперь, насколько прочно Турции удастся закрепиться в этом горном районе, чтобы сделать невозможным возрождение РПК (т.е. в непосредственной близости от границ Турции) в обозримом будущем и в сколь-нибудь значительных масштабах. С учётом того, что в боевых действиях принимают участие в т.ч. экскаваторы (призванные уничтожать и просто заваливать входы в тоннели партизан), весьма вероятно, что РПК хоть и не будет уничтожена, но в организационном плане понесёт большие потери, а на её восстановление теперь потребуются годы, если не десятилетия. Тактика, включающая широкое применение БПЛА (в т.ч. БПЛА-камикадзе) и нацеленная на точечное уничтожение полевых командиров, уже нанесла большой урон руководящим кадрам и РПК, и СДС как в Сирии, так и в Ираке.
Стоит отметить и возможность появления новых, подобных РПК организаций. Это, с нашей точки зрения, будет в решающей степени зависеть от динамики курдской политики в самой Турции: от того, сохранится ли действующий режим у власти в Турции, пойдёт ли он на компромисс с Демократической партией народов (ДПН) в контексте предстоящих выборов или же, напротив, доведёт решение суда о закрытии этой партии до логического завершения.
Что касается протестов в Иране, курды стали их значимым элементом, одним из «локомотивов». Тем не менее нет причин полагать, что эти беспорядки (с учётом отсутствия у них конкретного, признаваемого всеми протестующими лидера, сколь-нибудь конкретных и реалистичных требований и широкой общественной базы) не будут подавлены силовыми ведомствами Исламской республики. Как и в случае с РПК, в ситуации с текущими протестами в Иранском Курдистане фактор экономического неблагополучия и неравенства наложился на национальный, будучи усугублённым тем обстоятельством, что иранская провинция Курдистан является одной из трёх наименее развитых, наиболее депрессивных в составе страны. Можно сказать, что здесь — в иных исторических условиях — сложились те обстоятельства, что в своё время призвали к жизни РПК (в Турции в 1970–1980-х гг.).
